Карен и Людмила
Краткое изложение трех длинных историй любви, одна из которых так и не случилась.

Говорят, чего хочет женщина, того хочет бог. Стоит согласиться. Согласиться в том смысле, что понять их желания одинаково невозможно. Почему хотят, зачем хотят – вопросы без ответа. Женщина – это такой черный ящик с генератором случайных поступков и мотиваций внутри. С богом все примерно так же. Обе проблемы изучаются давно, библиография обширна, но результаты пока удивительно скромные.

Иногда кажется, будто теперь-то ты знаешь все о женщинах вообще и о конкретной в частности. Вник в несложные желания, полностью осознал примитивные стремления, разобрался в банальных мотивах. В этот самый момент она разводится, или красится в брюнетку, или покупает желтый внедорожник и шубу с зелеными полосками, или остается у тебя на ночь.

Объяснить, зачем сделано, когда сделано, несложно. Просто роняешь снисходительно и свысока: «Ну, это и так было понятно». Дело нехитрое. Напоминает биржевую аналитику: там тоже легко объясняют вчерашнее движение рынка, но ни черта не знают о завтрашнем.

Бывая в Москве, я стараюсь хоть раз поужинать в большом итальянском ресторане, расположенном минутах в десяти ходьбы от Большого театра, на помпезной столичной улице, полной витрин, брендов и прочего роскошного скарба.

Причин несколько. Во-первых, еда. Ничего особенного, самая простая итальянская – сицилийская в основном – кухня, но сделано хорошо. Непонятно, правда, зачем тут гарнир из таких могучих понтов, но так уж у них в Москве принято. Вторая, и главная, причина: хозяйка ресторана моя хорошая приятельница, можно сказать подружка. В конце февраля я ужинал у нее, и Люде опять удалось оставить меня в недоумении, почти привычном в нашем многолетнем знакомстве. (Настолько многолетнем, что, имея дело с дамой, корректней не уточнять.)

Люда встретила меня так радостно и пылко, что я ее неправильно понял. Мне почудилось, будто она наконец-то пришла в себя и дозрела до разумного выбора. Ничуть не бывало. Стоило ответить, затянув объятие на четверть секунды дольше принятого, как Люда выскользнула. Просто хорошее настроение, ничего больше.

Люда высокая блондинка, отлично сложена, правильные черты лица. В общем, типовая такая красавица. Может, ценителю подобная внешность покажется недостаточно утонченной, но кого беспокоят ценители и другие зануды? В тот вечер она часто смеялась, а смех у нее потрясающий, иначе как сверхсексуальным, его и не назовешь.

Ровно так же Люда смеялась в начале двухтысячных, когда мы познакомились. Думаю, никого не обижу, если скажу, что и выглядела она тогда не хуже нынешнего. В те годы наша компания чаще всего собиралась в «Корсаре» на Большой Морской (питерские старожилы помнят). Там бывала и Люда с подругами. Разумеется, миновать блондинку с таким смехом было решительно невозможно. Ей было восемнадцать. Мне двадцать шесть. «Прекрасная разница», – решил я и пошел в атаку.

Атака увязла в превосходно эшелонированной обороне. Люда соглашалась встретиться со мной (не каждый раз), позволяла проводить домой из «Корсара» или «Достоевского», раз или два мы поужинали вместе, ходили в театры, но дело не продвигалась дальше мимолетного прощального поцелуя.

Я был молод, свободен, отлично зарабатывал и выглядел даже лучше, чем сейчас. В общем, жених на зависть. Подобное невнимание было и непривычно, и обидно. Однажды, кажется после спектакля в «Приюте комедианта», я провожал Люду домой. Возле подъезда она неожиданно пригласила меня подняться. На чашку чая, конечно. Я приободрился:

– Родители на даче?

– На даче? – переспросила Люда. – Почему на даче?

Я промолчал.

Родители ждали нас на кухне с чаем, сушками и пряниками. Папа, милицейский майор (Люда рассказывала), с чубом, мама с перманентом. Стены кухни украшали сувенирные тарелочки. Их интеллигентная утонченная дочь казалась тут подкидышем. Обошлись они со мной так, словно я посадил Люду на иглу.

– Чем занимаешься? Занимаетесь? – сурово спросил майор, сразу стало понятно, что на допросе у него я бы долго не продержался.

– Интернет-бизнес. Последнее время начал параллельно заниматься коммерческой недвижимостью. Инвестиции, немного управление.

– Понятно, – кивнул папа, – интернет, недвижимость. Ну конечно, кто бы сомневался.

Он говорил таким тоном, будто я признался, что в основном ворую кошельки в метро, но недавно открыл бордель средней ценовой категории.

– Варенье будете? – хмуро спросила мама.

– Спасибо. Спешу, к сожалению. – Прежде преодоления такого явного неодобрения следовало разобраться в его причинах.

Люда проводила меня до лифта. На лестнице гадостно попахивало. Очень подходяще.

– Что это такое было? – спросил я, кивнув в сторону квартиры.

– Я им сказала, что ты грузин.

– Грузин? Кто грузин? Я не грузин, – опешил я.

– Я знаю. – Люда рассыпалась своим сексуальным смехом. – Они у меня терпеть не могут нерусских, а ты такой темненький.

– И зачем ты это сделала?

– А пусть не расслабляются.

– Понятно, – сказал я, хотя ничего не понял.

Подошел лифт, Люда клюнула меня в щеку и упорхнула в квартиру.

«Достаточно, – решил я в лифте, – более чем достаточно».

После стольких лет можно признаться: решительность была серьезная, но не окончательная. Я нетерпеливо и почти уверенно ждал звонка. Мы немного поболтаем ни о чем, ну а потом она спросит, не обиделся ли я. Я сдержанно и небрежно отвечу, что, конечно, нет. После чего… Люда не позвонила.

Следующие годы мы при встречах обходились по-приятельски. Потом начали поздравлять друг друга с праздниками. Как-то раз она пригласила меня на день рождения в «Достоевский», там я познакомился с подругой (затем и позвали). Мы с ней… Впрочем, это совсем другая история.

Осенним пятничным вечером я выпивал с Борей в недавно открывшемся заведении на Казанской, оформленном с пышным лоском, нечастым еще в те времена. Хозяин приходился нам общим знакомым. У меня с Борей водились совместные делишки, переросшие в близкое приятельство, на тонкой грани с полудружбой. В деловом смысле он уже тогда опережал меня на несколько ступенек. Теперь это кажется странным, но в середине двухтысячных тридцатилетний мультимиллионер не был чем-то радикально необычным. Именно заработавший, как Боря, самостоятельно, без больших родителей. Его папа был видным химиком-неоргаником, мама – уважаемым социологом. Деловым успехам сына это, конечно, никак не помогало. Наша тогдашняя вылазка была редкостью и почти исключением, Боря недолюбливал тусовки, бары и клубы, да и вообще с трудом ладил с людьми и тяжело с ними сходился.

Я окликнул проходящую мимо Люду, о чем немедленно пожалел. Она была в компании с двумя подружками, включая ту самую, замеченную мной секундой позже необходимого. Все познакомились, и девушки отошли.

– А вот эта Люда, она как вообще? – спросил Боря, косясь на их столик.

– Нормально, – пожал я плечами.

– Встречается с кем-нибудь?

– Ничего серьезного, насколько я знаю. Какие-то вьются, конечно.

– Давай подсядем.

Я не хотел. История с подругой совсем недавно подошла к концу. Все было решено и сказано, но не до конца прожито. Не уходя в сторону, скажу только, что никто не был виноват и почти никто не был обижен. Мы даже пытались остаться друзьями. Получалось, конечно, довольно натужно, но в те годы я охотно брался за неразрешимое.

Боря настаивал, я упирался. Потом подруга уехала, едва кивнув мне на прощанье, и мы подсели.

Боря поразил меня. Таким я его не видел. Обычно сухой и немногословный, он совершенно преобразился и блистал. Боря шутил, рассказывал, играл словами, даже пританцовывал под музыку. Неожиданно в нем обнаружилось обаяние и яркое чувство юмора. Честно сказать, я за ним не поспевал.

Оставшаяся подруга хохотала до слез, но сама Люда порадовала нас рассыпчатым смехом только два или три раза, отделываясь широкой улыбкой. На Борю, впрочем, посматривала с интересом. Нарастало неприятное предчувствие. Боря был интеллигентен, симпатичен, подтянут, умен, ненормально богат, свободен и вдобавок, как только что выяснилось, обаятелен и весел. Проглядывались отличные перспективы поработать над моим комплексом неполноценности. Я немного утешился, представив Борино знакомство с чубатым папой. При такой очевидно еврейской внешности зрелище ожидалось впечатляющее даже без Людиной помощи.

Назавтра Боря позвонил и допрашивал меня не меньше часа, выпытывая подробности о Люде. Он был так же обстоятелен, как за год до того, при подготовке одного не вполне дружественного поглощения.

В следующие месяцы я почти не виделся с Борей. Он перепрыгнул еще несколько ступенек и все больше времени проводил в Москве. Когда мы раз или два обедали вместе, он упоминал Люду не реже каждых пятнадцати минут. При этом расплывался глупой и счастливой улыбкой. Оставалось только позавидовать.

Весной я почти случайно встретился с Борей и Людой в том же заведении на Казанской. Он сиял, она явно скучала. Через пять минут стало ясно, что ничего серьезного тут нет, не было и, скорее всего, не будет.

– Как у вас? – спросил я, когда Люда отошла.

– Все отлично.

– Поцелуйный этап преодолели?

– Я же сказал: у нас все отлично, – заговорил Боря знакомым тоном. Точно таким, как при выемке документов прокуратурой во время того поглощения.

Дальнейшие расспросы явно обошлись бы себе дороже.

Шли месяцы и кварталы, Боря все больше становился москвичом. В следующие год или два я не могу припомнить пересечений, хотя они, безусловно, были – мы еще сохраняли пунктирные деловые связи. Не могу вспомнить и встреч с Людой, но и тут почти наверняка продолжались по меньшей мере встречные праздничные звонки.

Следующая запомнившаяся встреча случилась в «Кильке», новом тогда ресторане на улице Рубинштейна, только начавшей превращаться в центр городской тусовочной жизни. Я собирался поужинать с друзьями. Вернее сказать, моим другом был Ашот, а Карен приходился ему братом.

Ребята в свое время приехали в Питер учиться из Армавира. Похожие внешне, они во всем прочем расходились решительно. Ашот институт бросил и занимался бизнесом, стремительно меняя сферы деятельности. В тот момент он занимался, если я правильно помню, наружной рекламой. Карен исполнил мамину мечту, стал стоматологом. Ашот не только в бизнесе, но и вообще был легким, веселым и громким. Карен, напротив, тяжеловат и, как казалось, полностью обделен обычным для закавказских мужчин обаянием. Говоря прямо, это Ашот настоял на его присутствии, он старался хоть изредка вытащить брата в люди.

Карен планировал перебраться в Штаты. Как многие до и после, он не мог просто выправить документы, подучить язык и купить билет, Карен делал цивилизационный выбор. Каждый встречный, хотел он того или нет, должен был убедиться в безупречности его мотивации, составленной из затертого набора резких слов: «эта страна», «валить», «в нормальных странах», «рашка» и прочее в самом пошлом и радикальном духе.

Встречались мы на углу с Графским. Я опоздал минут на пять, Ашот, естественно, на все двадцать. В тот вечер Карена очень тревожил переход Быстрова из «Зенита» в «Спартак», здесь он тоже был настроен предельно решительно, как-то у него это плавно перетекало в коррупцию, беззаконие и бесперспективность страны в целом. Зябко переминаясь, Карен разбрызгивал ненависть, прерываясь только, чтобы прикурить.

В ресторане сидела Люда с подругой (той самой, но это было уже неважно). Череда наших случайных встреч может показаться подозрительной, но, во-первых, в те годы ресторанно-клубная жизнь была куда компактней нынешней; во-вторых, друзья и друзья друзей обычно ходят примерно в одни и те же места; ну и, наконец, это в тексте наши встречи стоят рядом, в жизни их разделяли заметные промежутки.

Люда, подошла, коснулась моей щеки и, как ни поразительно, почти настояла, чтобы мы подсели к ним. Она сама представилась ребятам, причем обращалась только к Карену.

– Как там Боря? – осторожно спросил я, оторвавшись от меню.

– Боря? Откуда я знаю, – ответила Люда, – это ж твой друг.

Где-то после салата Карен рассказал о своей поездке в Калифорнию. Литтл-Армения, Гнендейл, Бербанк – он подробно описал каждый квартал заморского Еревана. Для него все там было очаровательным, удивительным или, самое малое, забавным. Я это интригующее сказание слышал уже дважды, причем даже в первый раз оно не показалось мне особенно увлекательным. Тем удивительней была реакция Люды. Она выглядела полностью поглощенной этим потоком банальностей и поминутно рассыпалась своим волшебным смехом. Что-то тут было не так. Я заподозрил стимуляторы, но, как ни вглядывался в зрачки Люды, ничего особенного не заметил. На мой дилетантский взгляд, все было совершенно обычным. Я запомнил алкоголь, заказанный при нас, чтобы вычислить по счету, сколько они выпили до. План провалился. Мы едва добрались до десертов, как мне позвонили. Будущая жена самым дружелюбным и будничным голосом сказала, что я могу не торопиться домой, составлять список гостей на свадьбу. Не так уж он и нужен, если у меня не находится времени третью неделю подряд. Пришлось торопливо раскланяться.

В ту весну мы часто общались с Ашотом. Он несколько раз говорил мне, что Карен встречается с Людой, но я как-то не принял это всерьез, представляя что-то вроде моего или Бориного печального опыта. В начале июня Ашот справлял день рождения на даче общих друзей (для него такое в порядке вещей). Люда с Кареном выглядели парой. Она то и дело обнимала его или просто прижималась, Карен, явно смущенный, но довольный, сдержанно отвечал. Все это было до такой степени поразительно, что жена даже пару раз на меня шикнула, требуя прекратить пялиться.

Я выждал пару недель и позвонил Люде. Удовлетворить любопытство и развеять изумление. Она была радостна и дружелюбна. Щебетала. Карен должен вот-вот уехать. Люда еще год здесь, продолжает с аспирантурой. Он защищает диплом перед кем-то там в Штатах. Тем временем… Подробности я помню смутно, но в результате Карен становится американским дантистом, Люда – дантистихой, жить они будут в Калифорнии. Долго и счастливо, само собой.

– А все-таки, – я нашел самую корректную форму мучившего меня вопроса, – что тебе так в нем понравилось?

– Сам, что ли, не понимаешь? – засмеялась Люда.

– Ну, честно сказать, не до конца.

– Где ты еще такого видел?

Я чуть было не сказал, что теперь вижу таких редко, а вот когда ездил в метро, то, да, доводилось. Штук по сто в день. Так я ничего и не понял.

Прошел год. Карен жил в Америке, Люда все еще была здесь, что-то у них там затягивалось. Возможность следить за развитием истории с другой стороны я потерял самым неприятным образом. Ашот вслед за братом перебрался в Америку. Сделал он это очень внезапно, сильно расстроив множество друзей и знакомых. Ашот всем остался должен, кому больше, кому меньше – в общем, столько, сколько давали. Не обошел Ашот вниманием и меня, после чего пообщаться с ним стало затруднительно, появись у меня даже такая фантазия.

Ранним летним вечером мне позвонила Люда.

– Саш, – сказал она, – можешь сейчас в «Кильку» подойти?

По сей день не знаю, почему она набрала именно меня в тот вечер. Может, потому, что я жил в пяти минутах ходьбы от «Кильки», может, потому, что познакомилась с Кареном через меня. Не знаю.

Беременная жена была на даче в Юрмале, куда получалось добраться только на выходные, вечерами мне было скучновато (правда), одиночество успело стать непривычным. В общем, я пришел.

Люда была одна, и на этот раз в состоянии совершенно несомненном: в дым и в драбадан. Ни до, ни после я ее такой не видел.

– Сашуля! – Люда меня расцеловала, оставляя следы помады. – Выпей со мной.

– Может, хватит?

– Не-а!

– Уверена?

– Абсолютно!

«Л» у нее куда-то завалилась, и вышло «абсоютно».

– Белое какое есть по бокалам? – спросил я у официанта.

– Никакого белого! – заявила Люда. – Только текила! Две серебряные «Саузы» нам.

– Что-то случилось?

– Ничего не случилось. Все роскошно! Отлично! Великолепно! Лучше всех!

– Я думал, ты в Штатах.

– Штаты откладываются. В длинный ящик. Во-от такой, – Люда показала руками что-то очень протяженное и очень узкое, – длинный-предлинный, как гроб.

– Ясно. Чем вообще занята?

– Опять налегла на диссертацию, – сказала Люда и вдруг заплакала. – Эта сука залетела, и он на ней женится.

– Кто залетел?

– Не знаю, сука какая-то жирная. Он ее трахал!!! – На этом выкрике к нам обернулась половина зала.

– Давай немного потише, – ласково попросил я. – Он ее трахал, она залетела – так бывает.

– Ты не понимаешь! Он на ней женится!

– Ну да, я понял… Погоди, это Карен женится?

– А ты думал – кто?

Бессильно оправдывая собственную бестолковость, замечу, что от встречи с Кареном меня отделяли не полторы страницы текста, а год жизни, насыщенной переменами. За час до нашей встречи я, сидя за компьютером, прикрывал на истребителе вылет бомбардировщиков и был сбит к юго-западу от Белгорода.

­– Конечно, – начал я, – ты сейчас уничтожена, тебе будет трудно в это поверить, но все, что ни делается, – все к лучшему. Ты потрясающая, уникальная, удивительная девушка. Моим комплиментам можно верить, они бескорыстны: я человек конченый, семейный. А Карен… Ты прости, конечно, он же совершенно обычный, таких, ну… – я замялся, ища не слишком обидную метафору.

– Саш! А Саш! – прервала Люда мои вежливые метания. – Иди ты в жопу! Вместе со своими утешениями.

У меня промелькнуло секундное желание обидеться и уйти, что стало бы, несомненно, недостойным поступком. Люда очень пьяна и полностью раздавлена, обижаться на человека в таком состоянии нелепо, да и не чувствовал я никакой обиды. Всего лишь повод избавиться от неприятного вечера. Нужно было что-то сказать, но не так-то легко поддерживать светскую конструктивную беседу после того, как тебя послали в жопу. Я просто заказал текилу.

Из многих ошибок, сделанных мной в жизни, эта оказалась одной из самых эффектных. Я бы сказал: мгновенного действия. Люда слизнула соль с руки, залпом проглотила текилу, откусила лимон, скривилась, скривилась еще сильнее, и ее стошнило прямо на стол.

Сцена в ресторане вышла неприятной. Потом Люду стошнило в такси. Объяснения с таксистом были еще неприятней. Я затащил ее на четвертый этаж, лестница по-прежнему воняла, но с какими-то новыми пикантными нотками. Там состоялась самая неприятная сцена вечера: с чубатым папой, Сергей Игнатьевичем. Он был мной недоволен и не стеснялся этого показать. Достойное и ответственное поведение, как и всегда, не осталось безнаказанным.

Назавтра ближе к обеду позвонила Люда. Она весело и беззаботно болтала. Самурайская выдержка куда чаще присуща женщинам, и речь тут, конечно, не о легкости в проживании похмелья. Она смеялась над собой вчерашней и старалась мягкими пасами разведать, что именно было выболтано. Я попробовал проявить участие, но меня встретили крупнокалиберными шутками, показав нежелательность и неуместность. Сменив тему, я иронично пересказал вечернюю беседу с папой. (Меня немного задела незаслуженная обида.) Надо отдать должное, менее чем через час Сергей Игнатьевич позвонил и сдержанно извинился. Кстати сказать, с этого момента и по нынешний день он держится со мной вполне уважительно. Даже как-то выручил в одной ерундовой истории.

Следующие полгода пролетели суматошно. Истеричный ремонт, роды, младенец в доме. Времени сочувствовать чужим неудачным амурам категорически недоставало. Я тем не менее раз или два звонил Люде, но каждый раз натыкался на стену доброжелательного светского благополучия. Изливать душу она явно была не готова, во всяком случае со мной.

В августе мы виделись с Борей, и я пересказал, среди прочего, Людину историю. Он заинтересовался и принялся расспрашивать в своем стиле, походящем на допрос с пристрастием.

Осенью до меня доходили обрывки слухов, что-то мне наверняка говорили Боря или Люда, или оба разом, но было совершенно не до того. В общем, следующая наша встреча вышла почти неожиданной.

Перед самым Новым годом Боря позвал меня пообедать в ресторане на последнем этаже бизнес-центра на Петроградской набережной. К этому моменту он не то чтобы удалился от меня еще на несколько ступенек деловой лестницы, нет. Правильнее сказать, Боря улетел в стратосферу, в мир запредельных денег и власти.

Боря был с Людой и опять сиял, как начищенный чайник, то и дело разражался без всякого повода своим неприятным сухоньким смешком. Они явно были вместе, Боря накрыл ее ладонь своей, и Люда (с некоторым усилием, как мне показалось) руку не отдернула. Из разговора выходило, что ребята эти месяцы катались не останавливаясь. Яхта в Адриатике, лыжи в Австрии, лыжи в Аспене, Рим, Лондон (неоднократно), Ницца.

­­­– Неделю назад были в Риме, – сказал Боря. – И, в общем, Люда согласилась стать моей женой.

– Поздравляю.

Я подумал, что, по крайней мере, у него хватило вкуса и оригинальности сделать это не в Париже, в «Рице».

– Ты мой ближайший друг, ты нас познакомил. Мы хотим, чтобы ты стал свидетелем на нашей свадьбе.

– Конечно. С радостью.

Прежде я никогда об этом не задумывался, а теперь понял: конечно, этому холодному, отстраненному человеку наша полудружба должна казаться чем-то невероятно доверительным.

– Ты слышал про Марчковского? – спросил Боря.

Я кивнул. В то время про Марчковского не слышали только глухие пасечники в тайге.

– У него дом остался незаконченный на Новой Риге. Я купил. Свадьбу будем уже там играть.

– Проблем не будет?

– У меня? – Боря посмотрел на меня, как на идиота, и широко улыбнулся. – Ну, надеюсь, нет.

В нем жило два человека. Телячья Борина влюбленность делала его тем, кем он отчасти и был. Зачитавшимся еврейским мальчиком из хорошей семьи, немного (или много) не от мира сего. Я даже на какую-то минуту забыл о втором Боре. Опасном, влиятельном и безжалостном без пяти минут олигархе. Поэтому и спросил глупость. Конечно, если он покупает дом, проблем быть не должно.

В тот момент Боря жил в самом центре Москвы, в огромной квартире довольно пугающего и причудливого дизайна. Решение купить чужую заготовку жилья, вероятнее всего, говорило о срочности.

Я скользнул взглядом по Людиной талии. Ничего такого видно не было.

– Когда свадьба?

– Двадцать восьмого апреля, – вступила Люда.

Четыре месяца. Похоже, талия ни при чем.

– Я отлучусь, – сухонько хихикнул Боря, поднимаясь.

Трое крепких мужчин в темных костюмах встали из-за столика неподалеку. Четвертый охранник остался сидеть лицом к нам. Двое сразу двинулись к туалету, а третий подождал, пока Боря пройдет мимо, и пошел следом. Интересно, каково это –ходить по-маленькому с такой помпой?

– Ты уверена? – спросил я.

– В чем? – Люда сыграла недоумение.

Я качнул головой вслед Боре и его нукерам.

– Думаешь, он недостаточно хорошая партия для меня?

Люда так и сказала: «партия», словно в романе девятнадцатого века.

– Боря достаточно хорошая партия даже для меня. Вопрос в том, что у тебя к этому мужчине? И есть ли хоть что-то?

– Саш, иди в жопу, – отрезала она. – Не лезь не в свое дело.

– Ты повторяешься. – Я отвернулся. Под панорамным окном вилась замерзшая река. На другом берегу толпились краны.

– Не обижайся, – сказала Люда.

– Я не обижаюсь. Меня десять минут назад назвали лучшим другом. Так что тут не совсем не мое дело.

– Саш, мне скоро двадцать пять. Такого шанса больше не будет, я просто не могу его упустить. Ты не думай, – добавила она, – он мне нравится, он классный.Умный, образованный, воспитанный, интеллигентный, внимательный, добрый…

– Боря добрый?

– Со мной. Заботится… Надо мной папа с мамой так никогда не тряслись. Я тебе все это говорю не потому, что боюсь, что ты Борьке чего-нибудь скажешь. Сам понимаешь, ему сейчас чего хочешь говори. Максимум, посрешься с ним.

Я кивнул. Люда, конечно, была права.

– Просто… не хочу, чтобы ты плохо обо мне думал. Мне кажется, я смогу стать хорошей женой и сделать его счастливым.

– А ты-то будешь счастлива?

– Конечно, – твердо сказала она.

Говорить больше было не о чем, мы промолчали до Бориного возвращения.

Мальчишник справляли на греческом острове. Питерских гостей вез отдельный борт. Было четверо или пятеро Бориных деловых приятелей, одноклассник – врач-гинеколог и двоюродный брат – бездельник без ясных занятий. По прилету нам пришлось полтора часа ждать микроавтобус. Греция. Что-то там у них сломалось. Кузен добавил к шампанскому в самолете красного в бизнес-зале и то норовил дружить, то погружался в прострацию.

Стол были накрыт в шатре во дворе виллы. Московские деловые приятели в ярких поло и золотых часах приветствовали нас радостным ржанием.

– Питер! Как всегда, тормозит!

– К жениху не относится! Он уже наш! – добавил толстый и лысый.

Было совсем нежарко, но его бритая голова блестела от пота. По нежно-салатовому поло расползалось винное пятно. Я вспомнил, что мы знакомы, это был вице-президент большой полугосударственной корпорации.

– Подарки в студию! – закричал он в телефон (позолоченный «Верту», если я правильно помню).

Минут через пятнадцать подали автобус с подарками. Не знаю, кто их выбирал, но он старался. Четверо, по крайней мере, девушек сильно походили на невесту, только (и я готов ответить за свои слова) еще моложе и красивей.

Боря стоически перенес стриптиз с видом больного, проходящего через неприятную и унизительную, но необходимую процедуру. От продолжения он отказался в форме, исключающей пререкание.

Вечер развивался предсказуемо. Мне запомнилось, как вице-президент и кузен пели обнявшись. Репертуар составляли народные песни, русские и еврейские. Слов они не знали (ни тех, ни других), но им не мешало. Вокалисты так и заснули в соседних шезлонгах возле бассейна. Мы с Борей укрыли их пледами.

Я остался наедине с женихом. Боря выпил больше обычного (в его случае это означало два бокала шампанского и полтора белого), раскраснелся и разгорячился. Он начал рассказывать об обустройстве нового дома с поразительными подробностями. Боря, суховато хихикая, похвастал, как ловко прижал поставщиков, договаривавшихся с Марчковским, а теперь оставшихся с эксклюзивными вещами на руках. Он сыпал названиями мебельных фабрик, тонкостями тиснений шелковых обоев, ламбрекенами и маскаронами. Часть терминов, использованных Борей, я слышал впервые или неточно знал (и до сих пор не знаю), что они означают. Сама по себе его углубленность не была необычной. Если Боря чем-то занимался, он становился скрупулезно компетентен. Гранитный карьер, завод пластикового профиля, цементно-шиферный комбинат, автомобильные гонки. Не важно. Несколько недель или месяцев – и он рассуждал о новом деле на уровне многолетних профессионалов. Но никогда прежде Борю не интересовали такие вещи. Не меньше пяти лет в его питерской квартире лежали иллюстрированные журналы на местах и в порядке, заданном датским дизайнером (журналы были как раз на датском, что придавало дополнительной прелести). В его московской квартире стоял леденящий холод, пока я не нашел и не показал Боре центральный пульт управления вентиляцией (он был очень признателен). Мы пили в тот вечер коллекционное вино из стаканов, поскольку хозяин знал, где у него винный шкаф, но не смог отыскать без прислуги бокалы. Довольно неожиданно, когда тот же человек с пылом погружается в тонкости сервизного дела, рассуждает о паркете и шторах, сетует на сжатые сроки, вынудившие обходиться временными светильниками и диванами.

Стояла непроглядная средиземноморская ночь. Трещали какие-то тараканы, цикады или как их там. Шумел прибой. Из шезлонгов доносился храп: могучие рулады вице-президента шли непрерывным фоном, кузен иногда вступал нервной и интеллигентной, абсолютно джазовой, фразой. Из распахнутых окон доносились синхронные девичьи вздохи, гости употребляли подарки (не пропадать же?).

Он перешел к спальне. Про кого-нибудь другого можно было бы сказать, что он сильно взволнован, но при Бориной сдержанности и спокойствии дело отдавало уже некоторой одержимостью. Я, по крайней мере, его в таком состоянии никогда не видел. Тот прокурорский набег он переживал намного спокойней. Боря купил на аукционе кровать Фрэнка Синатры и Авы Гарднер, заказал какое-то невероятное постельное белье. Особенно Боря упирал на число нитей на квадратный дюйм и необыкновенные монограммы. Балдахин с кистями тоже был совершенно чрезвычайным, с историей. Все это хозяйство тяжело проходило через таможню, Боря лично разобрался, нажал на рычаги и, как обычно, добился своего, сделал все идеально. Подготовленное ложе ждало новобрачных.

Я подумал, что в жизни не слышал ничего настолько трогательного и странного одновременно.

– Скажи, а кровать, балдахин – это твоя идея или Людина?

– Моя.

– Ты ей рассказал или сюрприз готовишь?

– Что-то рассказал.

– А она?

– Плечами пожимает.

– Почему?

Боря не ответил, мы помолчали несколько секунд.

– Саша, чего ты мнешься? – спросил он вдруг.

Боря смотрел прямо перед собой, в темноту, в шум прибоя.

– То начинаешь, то замолкаешь, – продолжил он, – намекаешь. Кружишь вокруг да около. Думаешь, я чего-то не понимаю? Все я понимаю. Про Люду, про себя, про кровать эту долбаную. Просто я не могу иначе. Да и не хочу. Понимаешь? Я в жизни так не был счастлив. И мне плевать.

Публика на свадьбе, как почти всегда и бывает, собралась самая разнородная. Борины бизнес-друзья с золотыми часами и ухоженными женами. Утонченное и скромное академическое семейство жениха. Бойкая, но простоватая родня Люды. Неустроенные подружки невесты. Был и обязательный гость любой свадьбы – пьяный до буйства дальний родственник из провинции. На этот раз роль исполнил усатый дядя невесты, кажется, из Костромы.

Сергей Игнатьевич, Людин папа, выражал привязанность и делился обновленным мировоззрением. Техническая близость свидетеля и отца невесты не позволяла мне ускользнуть. Сергей Игнатьевич в своем зрелом возрасте вдруг обнаружил, что «среди евреев тоже есть приличные люди». Именно я, по всей видимости как неудавшийся грузин, казался ему идеальным адресатом и собеседником. Он был умеренно и сытно пьян, отчего рассуждал слегка громче разумного. Обрывки его философии, пока он втолковывал свою несложную мысль в десятый раз, донеслись, вероятно, до Бориной мамы. Софья Исааковна всплакнула в пятый или шестой раз за вечер.

Про следующие несколько лет рассказать можно не слишком много. Супружеская жизнь в классическом исполнении редко бывает переполнена драматическими переживаниями и судьбоносными диалогами. Виделись мы довольно редко, все-таки другой город, ну и финансовый разрыв. Дружба с людьми настолько богаче всегда немного затруднена: ты или слишком много тратишь, или слегка нахлебничаешь. Тебя, например, приглашают провести лето на какой-нибудь яхте, с арендой по цене космического полета. Платить невозможно, вечно гулять на чужие – стыдно.

Борин деловой взлет внезапно притормозил. Я бы не стал делать особенных выводов и искать связи с женитьбой. Так бывает: человек несется в небеса, полет кажется неудержимым и неостановимым, но неожиданно упирается в невидимый потолок и останавливается на достигнутом, если не навсегда, то надолго. Моя жена долго приглядывалась к Люде. Моим уверениям, что ничего не было, она вроде бы поверила, но как-то неубедительно. Со временем, впрочем, девушки даже подружились, свою роль сыграла почти синхронная беременность. Наша младшая дочь и Злата, дочка Люды и Бори, родились почти одновременно.

Боря и до того, на мой взгляд, перебарщивал с заботой, а во время беременности сделался совершенно невозможен (мне ставили, конечно, в пример). Он непрерывно пытался укрыть, подать, принести, купить или заказать. Люда иногда не сдерживала легкого раздражения: «Боря, сядь уже, успокойся, ничего не надо».

Дети одного возраста сближают, мы стали видеться чаще. Я ожидал, что Боря станет таким же невменяемым отцом, как и мужем. Но нет, он удивил меня, может даже слегка разочаровал. Боря, конечно, относился к Злате с любовью и нежностью, но в нем не было частой для отцов девочек бешеной родительской страсти, кажущейся неизбежной для такого, как он. Я бы и здесь не решился на дальние выводы. Возможно, Боря с его холодной и здравой рассудительностью, с его аккуратной и педантичной точностью просто не мог до конца смириться с неразумным и неряшливым поведением крохотного человечка.

Шли годы. Злата росла абсолютной копией Люды. Самая сентиментальная бабушка затруднилась бы разглядеть в ней отцовские «глазки» или «носик».

«Эта женщина размножается почкованием», – часто говорил Боря.

Вообще он со временем стал куда чаще употреблять свое чувство юмора, довольно тонкое и слегка ядовитое. В Боре появилось какое-то благополучное спокойствие, даже благодушие. Люда охотно смеялась его шуткам, рассыпалась своим золотистым смехом. Понять до конца, что между ними происходит, было нелегко. Слишком хорошее воспитание (в случае Люды загадочного происхождения). Так или иначе, они явно сблизились, может быть по-дружески, но сблизились. Казалось, Люда исполнила обещание и моим дурным предчувствиям уже не суждено сбыться.

Лет пять назад произошел эпизод, краткий, но хорошо запомнившийся. Я был у ребят в гостях. Боря затеял баню. Он, кстати сказать, большой любитель и специалист. По случаю были приглашены двое каких-то волшебных банщиков. Мы пили чай из самовара, когда я осторожно и небрежно перешел к своей проблеме. Спустя тридцать секунд Боря понимающе хмыкнул, дал несколько кратких, но очень толковых советов и пообещал завтра же сделать необходимые мне звонки. Он, конечно, все понял. По прошествии времени можно признаться, что Боря понял правильно: поездку в Москву я на две трети затеял ради этого короткого разговора. Куда умнее было бы, конечно, попросить прямо, но… Словом, неважно.

В этот момент в предбанник (если такой термин годится для зала из мрамора, дерева и кожи) зашла Люда. Мы в тот вечер еще не встречались. Я поднялся с широкой улыбкой, придерживая простыню. Она буркнула что-то неразборчиво-приветственное, отыскала ярко-зеленый флакон и вышла той же стремительной походкой.

– Это нормально? – изумленно спросил я, указывая вслед Люде.

Боря сделал странный жест. Он словно обхватил пальцами невидимую лампочку и покрутил ладонью возле виска, как бы закручивая и откручивая ее.

– Задолбало, – сказал Боря.

Месяца через три позвонила Люда. Обменявшись дежурными расспросами о детях, она перешла к делу. Люда хотела открыть ресторан. Когда она назвала адрес, я едва сдержался, чтобы не присвистнуть.

– Сколько метров?

– Шестьсот семьдесят.

Я опять сдержался.

– Что ты по этому поводу думаешь?

– Как бы тебе сказать… Мне не очень нравится. Ресторанный бизнес – суперпрофессиональный. Самые лютые зубры и те не каждый раз побеждают. Начинать с такого крупного проекта… Мне не нравится.

– Ясно. Ты ведь знаком с шефом из «Амальфи»?

– Знаком. Хочешь пригласить?

Идея была неглупая. Даже очень.

– Как он тебе?

– Может потянуть. Но, пожалуйста, подумай еще раз.

– Конечно. Состыкуешь нас?

Закончив разговор, я сразу набрал Борю. Часа через два он перезвонил. Мы кратко обменялись взаимным вежливым интересом. Боря слишком занят и деловит, чтобы затягивать эту стадию разговора.

– Борис Маркович, – сказал я, – у богатых, конечно, свои причуды, у очень богатых большие причуды, но ты делаешь глупость. Эта затея с кабаком – полный бред. Ты же знаешь, что такое ресторан. Там надо жить, надо знать эту тему насквозь. И то не факт. Посещать кабаки десять раз в неделю тут недостаточно. Люда не работала за свою жизнь ни одного дня, у нее пилинг, шопинг, дача на Сардинии и депиляция. Какой, к чертовой матери, ресторан? С тем же успехом можно спустить деньги в унитаз. Если у тебя какие-то проблемы с этим: не знаю, не работает канализация, не хочется возиться –можешь отдать бабки мне. Намного меньше проблем. Я всегда помогу, подъеду, заберу, никакой суеты, нервотрепки. Можно в мелких, потертых купюрах. Как удобно…

– Саша, зачем ты мне все это говоришь? Ты реально считаешь, что я чего-то из этого не знаю?

– Ну и на фига тогда?

– Она взрослый человек. Что я могу сделать? Это ее деньги.

– У Люды появились «ее деньги»?

Боря замолк на несколько секунд.

– Она тебе ничего не сказала?

– Чего не сказала? – спросил я, хотя все уже понял.

– Мы разводимся, – неохотно проговорил Боря.

– Что случилось?

– Ну, так, случилось. Ничего интересного.

– Ты как? Злата? Может, чем-то помочь?

– Спасибо. Все отлично.

Повесив трубку, я набрал Люду.

­­­– Саш, если б я хотела рассказать, – ответила она, – я бы рассказала. Правда ведь?

– Ок, понял.

На дальнейшие расспросы и проявленное участие Люда отреагировала еще суше Бори.

– Ладно, тогда по ресторану, – сказал я. – Буду краток, тебе обойдется это в два года нервяка и два миллиона евро. Прошу тебя, не ввязывайся.

Я пересказал пяток историй провальных ресторанных проектов. Потом добавил еще несколько. Люда слушала меня внимательно, не перебивая.

– Спасибо тебе большое, – сказала она. – Ты предупредил Марко? Я могу ему звонить?

Моя жена, услышав новости, сказала, что ждала этого с самого начала.

– Понимаешь, – объяснила она, – у них все держалась на Боре, на этом его растворении, но невозможно бесконечно вкладываться, не получая встречного движения. Даже у такого маньяка, как Борька, наваждение должно было рано или поздно ослабнуть. Когда это случилось – пффф! – все рухнуло. Даже интересно, каково это – чувствовать такое отношение к себе мужчины, – добавила она после паузы и со значением посмотрела на меня.

– Как думаешь, – я ловко переменил тему, – у него кто-то есть? Или у нее?

Только одно точно известно о будущем: его не знает никто. Говорят, что было, то и будет, что случилось тысячу раз, случится в тысячу первый. И это чистая правда, пока в тысяча второй все не случится иначе. Недвижимость перестанет дорожать, мужчина вернет бывшую, дилетант откроет процветающий ресторан.

У Люды получилось. Сперва заведение полюбила тусовка: друзья, знакомые, знакомые друзей и друзья знакомых. За богатыми и знаменитыми потянулись просто богатые и просто мечтатели, жаждущие красивой жизни. Каждая уважающая себя инстаграм-девочка обязана теперь выложить фотку капучино с сердечком из пенки с геотегом Людиного ресторана и хештегами: #перерывчик и #усталаотшопинга. Это необходимо сделать, даже если единственной покупкой стал как раз капучино, полностью исчерпавший бюджет развития.

Кухня не испортилась ни через месяц, ни через год, сервис остался предупредителен. Люда дневала и ночевала в ресторане. Первое время она иногда звонила мне, спрашивала деловых советов. Вопросы Люда задавала так точно, обстоятельно и подробно, что мне иногда казалось, будто я разговариваю с Борей.

Года через три она открыла сестринский ресторан за городом, в дачном местечке с непристойно роскошным названием, в самом эпицентре московского гламура. А год назад добавила заведение на Таганке, немного другого формата, с живым джазом.

Раз или два мне доводилось видеть, как Люда проявляла недовольство персоналом. В такие моменты в этой утонченной женщине проглядывал стальной костяк киборга-убийцы. Особенную пикантность добавляло то, что даже в эти секунды она сохраняла элегантность жестов и сексуальную манеру растягивать гласные. Только тут я вспомнил по-армейски вышколенную прислугу в их доме.

Перед самым Новым годом я ждал Люду в ее ресторане. Злата в тот вечер играла в спектакле, после которого ее должен был забрать Боря (с ним я обедал). Люда задерживалась, влипнув в обычную московскую пробку, – лучшее оправдание непунктуальности. В утешение мне скинули видео с отрывком из спектакля. Злата играла Снежную королеву. Ничего удивительного. Глядя на девочку, вылитую Люду, легко угадывался неизбежный забег с препятствиями, который начнется за этот приз лет через шесть – восемь. Остается только порадоваться, что у меня дисквалификация по возрасту.

Я скучал над лентой фейсбука, когда меня похлопали по плечу. Пухлый и лысоватый мужчина кавказского типа радостно мне улыбался.

– Добрый вечер, – на всякий случай поздоровался я.

– Не узнал?

Я пригляделся.

– Карен? – спросил я неуверенно.

– Узнал! – Он расплылся в улыбке еще сильнее и подсел за столик.

Со спортом Карен явно не дружил, но смотрелся, в целом, вполне благополучно. Костюм и ботинки, на мой некомпетентный взгляд, выглядели дорогими и новыми. В часах я совсем ничего не понимаю, но на нем было что-то золотое и старомодно-заслуженное. Заметив мой взгляд, Карен положил руку так, чтоб была видна марка. «Брегет». Однако.

Мы обменялись новостями. Карен жил в Калифорнии, жену выгнал (цитата), сам воспитывает сына. Торгует медицинским оборудованием, сейчас планирует выйти на российский рынок.

– Ну что ж, – сказал он, оглядев зал, – похоже, в «рашке» появилось что-то похожее на рестораны.

Существует терминальная стадия эмигрантской дурости, исключающая разумную беседу. Мы сидели в одном из лучших московских ресторанов. Я поездил достаточно, чтобы судить уверенно: на нашей скромной планете не так уж много заведений такого уровня и очень вряд ли хоть одно из них скучает в его калифорнийском захолустье.

– Как Ашот? – спросил я.

– Что Ашот… порхает… как цветок в проруби.

Карен заметно смутился. Он явно был в курсе наших дел. Настал превосходный момент для интересовавшего меня вопроса.

– Знаешь, чей ресторан?

Карен вопросительно качнул подбородком.

– Людин.

– Людин? Да ты что!

Враль из него был никакой. Злата могла бы давать ему уроки актерского мастерства годами.

Карен перевел разговор на «Зенит», тут я был собеседником еще хуже, чем двенадцать лет назад. Половина фамилий мне была просто незнакома. Карену, впрочем, это нисколько не мешало.

Люда влетела, слегка запыхавшись, скидывая на ходу шубку. Своей торопливостью она, видимо, приносила извинения за почти часовое опоздание. Люда узнала Карена мгновенно, едва коснувшись рассеянным взглядом.

– Каааренчик?!! Офигеть!!

Она расцеловала его в обе щеки, не глядя сунула шубку в руки официанту и опустилась рядом с Кареном. Сияла Люда так, будто Боря выписал ей миллион-другой добавочных алиментов. Если они договаривались о встрече и Люда сейчас играла – русская сцена многое теряет.

– Как ты?! Откуда?! Саня, привет, – она обозначила поворот головы в мою сторону, но, не доведя движение до конца, вернулась к восторженному разглядыванию Карена. – Рассказывай!! Что с тобой?! Как ты?!

Карен, очевидно польщенный, солидно рассказывал. Излюбленные темы и подача материала мало изменились за двенадцать лет. Он по-прежнему злоупотреблял словечками «совок» и «рашка». В самолете «Аэрофлота» ему не дали влажную салфетку, или дали, но только одну. В «Рице» плохо писала ручка, и ее меняли десять минут (в реальности минуты полторы, полагаю). В общем, обычная эмигрантская чепуха самоутверждения. Однако Люда слушала его взахлеб. Иначе не назовешь. Если заткнуть уши и только смотреть на нее, могло показаться, что Карен блещет остроумными откровениями.

Я несколько раз пытался вступить в разговор с тонкими ироничными репликами. Мне хотелось напомнить, что кто-то был долгие годы преданным другом, ему даже слегка наблевали на брюки в такси и зря нахамили на вонючей лестнице, а кто-то обрюхатил первую подвернувшуюся телку. На мои замечания эта парочка реагировала так, словно я был ломающимся подростком, неумело острящим перед взрослыми. Замолкали, нетерпеливо ждали, пока я закончу, и, никак не отреагировав, возвращались к своей болтовне. Я обиделся, доковырял семифредо и вызвал такси. Мой отъезд прошел, кажется, совершенно незамеченным.

В конце февраля (если вы не заметили, рассказ здесь делает изящную композиционную петлю, возвращаясь к началу) я был в Москве, и на всякий случай, почти случайно, оставил в соцсетях косвенные следы своего визита. Люда позвонила и настойчиво попросила зайти к ней в ресторан, должно быть чувствуя себя немного виноватой.

Стадия обсуждения детей промелькнула почти мгновенно.

– Как посидели с Кареном?

– Шикарно. Пошли потом прогулялись. Обожаю Москву в это время. Лампочки, украшения, все сверкает. Просто сказка.

– Не замерзла?

Люда, конечно, одевалась так, словно тут не Москва, а Майами или, по меньшей мере, Неаполь.

– Замерзла. Зашли к нему в «Риц», выпить в баре. – Люда помолчала секунду, а затем добавила, глядя мне прямо в глаза: – А после бара я попросила показать мне номер.

– И что потом?

– Саш, ты чего, дурак?!

– Не в этом смысле. Вообще потом.

– Вообще? Вообще, утром он мне во всем признался.

– Карен женат? – сочувственно спросил я.

– Не-е, – протянула она, – жена его бросила, ушла к риелтору.

– И в чем же тогда он признался?

– Сказал, что я самое лучшее, что было в его жизни…

– Даже не сомневался.

– Сказал, что все эти годы думал обо мне, что знал, чей это ресторан, и каждый вечер ходил сюда, пока был в Москве, что следил за мной через инстаграм.

– Опять не удивлен.

– Еще он признался, что никаким оборудованием не торгует, диплом защитить не сумел, а работает в автосервисе, у двоюродного дяди.

– Ничего себе. А ты?

– А я сказала, что мне плевать. Только спросила, откуда у него часы. Весь вечер мне этот «Брегет» покоя не давал.

– И откуда?

– Приятелю какому-то от отца остался, а Карен умолил в поездку одолжить. Там целая история. Приятель ему жутко обязан… Короче, неинтересно, – Люда красиво махнула рукой. – Остальное-то я все знала.

– Да?

– Конечно. Я давно просекла, что он палит мой инстаграм. Ну, то есть, смотри, в нике присутствует Карен, смотрит мои хистори в первых рядах. Ясно же, что он.

– Правда? Наверное, его фотография сильно помогла твоей интуиции.

– Нет, аккаунт у него пустой, но я прошла по подпискам.

– А там питерские знакомые?

– Нет, питерских никого. Но я быстро вычислила этот его автосервис, зашла на сайт (они олдскульные, инстаграм никакой). Бинго! Там на паре фоток Карен в комбинезончике.

– Ясно. Люда, сколько у тебя подписчиков?

– Двенадцать тысяч.

– А видео сколько смотрит?

– В хистори не обязательно видео выкладывать, можно фото.

– Хорошо, пускай. Сколько человек смотрит твои хистори?

– По-разному бывает. Две-три тысячи. В зависимости от. А чего ты вдруг заинтересовался?

– Да так. Три тысячи человек, один из них какой-то Карен, и ты сразу поняла, что это тот самый Карен. Правильно?

– Ну да, – Люда расплылась в улыбке, глядя мне за спину.

Подошел Карен с очень похожим на него хмурым мальчиком. Карен пожал мне руку, обнялся с Людой, коснувшись щеками. Она стрельнула по сторонам глазами и молниеносно чмокнула его в губы.

– Ну, как прошло? – спросила Люда.

– Все в порядке, – Карен торопливо зарылся в новеньком портфельчике и выложил перед ней какой-то договор.

Люда углубилась в чтение.

– Привет, – улыбнулся я мальчику и протянул ему руку, – меня Саша зовут.

Мальчик с неприязнью посмотрел на меня, подумал секунду, вяло ответил на рукопожатие и отвернулся.

– Ну, ты что?! Ты согласился?! – воскликнула недовольно Люда и широко развела руками. – Карик!

Карик виновато пожал плечами и втянул голову.

– Я же тебе объясняла! Ладно… я сама им завтра перезвоню. Там Ира уже ждет, – Люда ткнула пальцем куда-то в сторону кухни. – Вы начинайте без меня, я с Сашкой еще пять минут поболтаю и подойду.

Карен суетливо двинулся через зал, смешно переваливаясь с ноги на ногу. На затылке поблескивала лысинка неправильной формы. Мальчик зашел в детскую комнату, тяжело опустился в цветные шарики и достал айфон.

– Карен теперь в Москве, помогает мне с ресторанами, – объяснила Люда.

– Я понял.

– Борька женится? – небрежно спросила Люда, глядя вбок, на сына Карена.

– Угу, – кивнул я.

– Ты ее видел?

– Видел.

– Ну, и как она?

– Боре нравится… Слушай, я все-таки спрошу. Объясни ты мне, ради бога, на хрена тебе все это надо? Что в нем такого?!

– Просто он лучше всех, – улыбнулась Люда.

– Чем?! Чем он лучше всех, ну, или хоть кого-то?

– Саш, иди в жопу…

Люда на секунду отвернулась к витрине, словно что-то выглядывая на улице. Бесшумной вереницей тащились в пробке машины; падал снег, подсвеченный фонарями и фарами; кутаясь, спешили прохожие. Она провела рукой по волосам и опять посмотрела на меня.

– Не знаю я чем… не знаю, – пожала плечами Люда. – Понятия не имею, – и счастливо залилась своим волшебным смехом.

Made on
Tilda