Феликс пробирался к Володе и Дане между болтающими группками гостей, то и дело пожимая протянутые руки, отвечая на улыбки и дружески кивая знакомым. Он на секунду замедлил шаг возле большого постера, растянутого между двух полуколонн красноватого мрамора. Обнаженная девушка вздымала вверх руки на берегу. По краям изображение окаймляли условные деревья. На ягодицах и спине барышни играли лунные, видимо, отблески, довольно загадочные, поскольку луна висела перед ней над морем. Оставалось предположить, что ей светят в задницу фонариком, или она находится на далекой планете с несколькими лунами. Странноватая анатомия романтической девушки намекала на принадлежность к разумным (возможно) гуманоидам, чье отдаленное сходство с землянами — случайная шутка эволюции. Луны, сколько бы их ни было, в воде не отражались, но вряд ли стоило концентрироваться на такой мелочи.

Постер венчали затейливые буквы стильного шрифта:

Феликс прислушивался на ходу к длинным гудкам в смартфоне и сбросил звонок за несколько шагов до сегодняшних хозяев. Володе было сорок три или сорок четыре, Дане — около двадцати пяти. Не разница по нынешним временам.

— Молодец, что пришел! — Володя прижал его к увесистому брюшку.

— Фе-еликс! — Дана коснулась щекой, чмокнув воздух пельмехами поддельных губ.

Феликс успел по пути ухватить с подноса пробегавшего официанта бокал с просекко, отчего обнимашки вышли неловкими.

— Спасибо, что позвали!

Танец обязательной вежливости закончился, но Феликс добавил произвольной программы:

— Сногсшибательно выглядите!

Белый пиджак Володи украшали красные розы переменных диаметров. Самая крупная расползлась на левое плечо, грудь и рукав чуть не до локтя пародией на эполет-переросток. Володя, похоже, казался себе в этом пиджаке настоящей богемой. На Дане были классические кремовые туфли с красной подошвой и открытое платье в тон, что-то среднее между концертным нарядом оперной дивы, бальным платьем и рабочей формой стриптизерши. Последнее, как доводилось слышать Феликсу, было ей ближе всего.

«Клоуны», — думал он, отходя в сторону.

— Здоро́во! — окликнул толстый Боря.

Феликс сунул телефон во внутренний карман пиджака — все равно не отвечали — и обнялся. Радостно поприветствовал костлявую Борину жену. Как ее? Света? Таня?

— Привился? — с каким-то болезненным интересом спросил Боря.

Феликс не прививался: он болел. Зато толстый Боря привился, что и описал с нудными подробностями и отсылками к многочисленным влиятельным знакомым. Могущественные друзья для прививки были, конечно, не нужны, но без них истории из жизни у толстого Бори не получались. Он много лет менял должности в очень полезном Комитете, где пересидел трех председателей. Должности были все какие-то неопределенные, но Комитет он понимал насквозь и многое мог решить едва ли не лучше самого председателя и гораздо дешевле, конечно.

Феликс его терпеть не мог: считал подонком и, в общем-то, обоснованно, но приходилось улыбаться, кивать, внимать про давление и озноб.

— Филя!

Рука легла на его правую ягодицу и слегка сжала, обширная грудь, уныло висевшая в куцей маечке, обволокла левое предплечье. Лицо Феликса совершило сложную эволюцию. Сперва он вздрогнул от неожиданности — брови собрались вместе и взметнулись вверх; когда Феликс понял, что это Инна, промелькнула досада с легкой примесью отвращения; наконец он надел привычное дружелюбие.

Двадцать лет назад она была чудо как хороша, и Феликс зря кружил рядом, разбрасывая конфетти внимания. Принимались цветы, сладости, помощь с компьютером или тяжестями, иногда даже приглашения в театр, но предпочтение получали ухажеры постарше, годам к тридцати, самостоятельные и финансово устойчивые. Феликс же был тремя годами младше, с дурацкой прической, едва успевшим созреть дипломом и местом стажера на испытательном.

Лет десять назад их пути пересеклись для недолгого и спокойного романа семейных людей. Феликс взял реванш, а Инна подлатала уверенность, подточенную юным блеском бесконечных любовниц мужа.

Теперь оба были свободны, в чем Инна видела потенциал и возможность, а он — пустое совпадение. Она навязывала себя так откровенно, что становилось слегка обидно, словно тебя держат за слабоумного, который не способен понять хоть немного припудренный намек. Угадывалось, что Феликс — не единственное направление атак, но стратегия страстного натиска явно показывала себя малоэффективной, если судить по длительному и очевидному одиночеству.

На открытой лестничной площадке между первым и вторым этажом появился вертлявый молодой человек в обтягивающем темном костюме — образ, явно заимствованный у младшего Урганта. Голову венчала гарнитура.

— Добрый день! Добрый день! Добрый день! Мы счастливы приветствовать вас в этот прекрасный вечер волшебного петербургского лета на открытии вернисажа молодой и одаренной петербургской художницы — Даны Воротынской! Да что там молодой — юной! Да что там одаренной — просто талантливой! Мы приглашаем вас пройти в зал и насладиться этим пиршеством красок, этой магией рисунка!

Толпа, неловко избегая толчеи, втянулась на второй этаж. Кроме постера с голой гуманоидихой, лестницу украшали рекламы сети фитнес-клубов и стекольного завода — главных активов Володи. Феликс немного злорадно представил себе грустного Эдика — младшего партнера Володи и директора большинства их компаний — согласующим счета за эту утонченную вакханалию вкуса.

В огромном зале с экспозицией Феликс довольно быстро рассмотрел понурую фигуру, подошел и встал рядом. Эдик уныло рассматривал картину с русалкой, лежащей в шелках на огромном барочном ложе. На приветствие он ответил с печальным вздохом. Само по себе это еще ни о чем не говорило: Эдик всегда выглядел так, словно только сегодня узнал про Холокост.

— Как тебе? — спросил Феликс, стараясь избегать даже тени ехидства.

— Сиськи хорошие.

Грудь действительно была идеальной и совершенно фантастической для такого внушительного калибра формы.

— Цивилизация проникает в самые глухие бухты и заводи. Уже и русалки импланты ставят.

— Русалки? Почему русалки?

— Вон же хвост, — Феликс ткнул пальцем.

Эдик тщательно всмотрелся, даже приподнял на лоб очки.

— По-моему, это ноги в тряпку завернуты.

— Думаешь? — теперь уже начал всматриваться Феликс. — Не, это тень от хвоста.

Они почти одновременно посмотрели на табличку, но картина называлась «Настроение-24».

— Вернисаж! — Молодой человек в куцем успел забраться на сцену. — Кутюрье! Гоген! Бомонд! Круассан! Поразительно, волнующе, чарующе звучат французские слова для русского уха, ведь мы так любим эту чудесную, удивительную страну! Границы все еще закрыты, но нам ничего не стоит прямо сейчас оказаться в столице живописи, любви и красоты — в Париже. Ведь для искусства, музыки и счастья не существует преград, тем более когда на сцене есть музыканты, обладатели звания послов русской культуры в мире — группа «Компот»! Отправляемся в Париж!

Произнеся всю эту ахинею, ведущий сбежал со сцены, прижимая планшетик. Текст был у него еще и записан.

Послы выставили посередине симпатичную и совсем юную девушку с какой-то лютней. На флангах расположились балалайки: самая крупная размером с большой контрабас. Тыл прикрывал ударник, аккордеон и парень сразу с двумя дудками на шее — флейта и сопрано-саксофон или что-то в этом роде — из зала было не разглядеть. Музыканты на удивление ладно грянули узнаваемый французский шансон.

Феликс внимательно осмотрелся по сторонам — казалось, никто не замечал ничего странного. Публика благосклонно внимала музыке, некоторые подергивали плечом, не попадая в такт, несколько человек снимали видео, другие копались в смартфонах.

Протискиваясь сквозь публику к нему спешила Инна с двумя бокалами и радостной улыбкой.

— Будешь?

— Спасибо, — Феликс выхватил бокал прежде чем она договорила. — Лучше бы водки, конечно.

— Ничего себе. Что вдруг?

— А тебе как все это?

— Ну так, — пожала плечами Инна, — странно немножко.

— Немножко? Да это блядский цирк какой-то.

— Есть такое, — она не была настроена спорить с потенциальным женихом.

Музыканты ушли и на сцену выбежали девушки в цветастых нарядах, оставлявших открытым белье. Заиграло что-то жгучее латиноамериканское, но на английском. Девушки заплясали, высоко задирая стройные голые ноги.

— Это еще что такое? — Феликс одним глотком добил бокал.

Инна улыбнулась и молча пожала плечами.

— Карнавал, — грустно сказал Эдик.

— Так. Я пойду еще возьму. Вы будете?

— Есть пока, — Инна подняла почти полный бокал.

— Нет, — сказал Эдик, как будто даже повеселев, — у меня желудок.

Феликс, бормоча тихие извинения, пробрался к столам с выпивкой возле входа и взял три бокала. На всякий случай. Один он ополовинил еще на обратном пути.

— …Творчество …Эмоции… — молодой человек вернулся на сцену и вдохновенно вещал, помахивая планшетом. — …Но все-таки королева музыки — это скрипка. Впечатления от вернисажа Даны Воротынской вдохновили нашу следующую гостью. Знакомьтесь, приветствуйте, на нашей сцене композитор, музыкант, дизайнер, фотограф, бьюти-блогер — Марина Сявкина!

На сцену взошла девушка в туфлях на чудовищной платформе и в платье, больше всего похожем на бабушкин чехол для заварочного чайника. Должны же были где-то сохраниться такие чехлы и такие бабушки. Девушка постояла секунду спиной к залу, резко развернулась и произвела под тревожные аккорды из бюджетного фильма восьмидесятых серию странных движений — что-то среднее между имитацией робота в брейк-дансе и подергиваниями больного ДЦП. После чего наконец заиграла на электроскрипке — очень неплохо, надо признать, заиграла.

Феликс, зачарованно наблюдавший за сценой, замотал головой и одним глотком прикончил проссеко. Телефон завибрировал в кармане брюк, издав хрустящий звук полученного сообщения. Феликс начал пристраивать допитый бокал в правую руку с двумя запасными. Эдик пришел ему на помощь, забрал пустой и один из неначатых и поставил в нишу возле уродливой вазы с пышными искусственными цветами. Наверно, когда-то здесь стоял бюст древнего философа или покойного императора.

Феликс дочитал, закусил губу, вернул телефон в карман и отхлебнул.

— Друзья, ну не знаю, как вам, а мне после буйства этих красок на полотнах Даны Воротынской (Дана явно побаивалась цвета и тяготела к серому), конечно же, захотелось сразу яркого солнца, благоухания цветов и какого-нибудь шлейфа восточных ароматов, которые просто бы ворвались в нашу промозглую питерскую погоду (Уже неделю было удивительно тепло и солнечно для первой половины петербуржского июня). Сделать это легко. Давайте попробуем сейчас отправиться в восточное путешествие, а восток, как известно, дело тонкое. Добро пожаловать!

На сцену выскочила та же стайка полуголых девиц, но уже в условно восточном, а не латиноамериканском.

Феликс поймал взгляд Эдика и помотал головой, высоко подняв брови и слегка выкатив глаза.

Публика с каждой секундой все меньше смотрела на сцену: погрузилась в смартфоны или вполголоса переговаривалась.

— Солистки ансамбля «Сударыня»! Давайте поаплодируем и вернемся к восхитительной живописи Даны Воротынской. Искусство, как и восток, — это всегда чудо, всегда тайна. Поэтому мы пригласили сегодня настоящего волшебника, человека, для которого магия — это профессия! Встречайте! Лауреат российских и международных конкурсов — Сергей Карандашев!

На сцене уже стоял фокусник в блестящей чалме и мятом халате со звездами. Он показал внутренности небольшой гильотины, опустилось с грохотом лезвие, покрутилась самая симпатичная девица из предыдущего номера.

— Да-а-а, — протянул Эдик, — не хватает только бородатых карлиц.

— Угу, — согласился Феликс, — с тремя грудями.

Барышне отрубили голову и показали залу поддельную, плохо сделанную и слегка облупившуюся. После всех положенных ужимок неповрежденную девицу триумфально отпустили со сцены. Лауреат перешел к карточным трюкам.

— Есть чудо не меньшее, чем показанные нам сегодня великолепным маэстро волшебства и иллюзий, — на сцене вновь резвился костюмчик с планшетом. — Это, конечно, женщина! Великий модельер, символ города искусства и моды — Парижа, Коко Шанель говорила, я цитирую: «Я не понимаю, почему некоторые женщины хотят обладать всеми теми вещами, что есть у мужчин… Они ведь могут обладать самими мужчинами». Вот сейчас на нашей сцене появится множество мужчин, которые обладают способностью особенно исполнять музыку, посвящая ее повелительницам царства сердца на земле — женщинам. Знакомьтесь и приветствуйте! Бойс-бенд — группа «Ультранапев»!

— Что он несет… — пробормотал Феликс и снова проверил смартфон.

На сцену, раскачиваясь и напевая, если так можно назвать мелодичные звуки без слов, вышло пятеро молодых ребят, одетых роскошно, но недорого. Выступали они здорово, не хуже какого-нибудь «Хора Турецкого» на непритязательный взгляд Феликса. А выглядели гораздо лучше — ухоженные, ядреные парни. Они походили на самого Феликса лет десять, пожалуй, даже и пятнадцать назад. Он постарался утешить себя рассуждением про старое вино, которое только улучшается с годами, своими часами, которые явно стоили больше операционных средств и стратегических резервов всего бойс-бенда. Помогло слабо.

К голосам присоединилась музыка: на сцену вернулись балалайки. Певцы ушли, оставив их одних, и они еще добавили, заиграли зажигательное из американских пятидесятых. Публика задергала плечами, пританцовывая. Инна слегка толкнула Феликса локтем и одними глазами показала на двух женщин неподалеку, которые не сопровождали ритм скупыми движениями, а самозабвенно отплясывали. Никаких полутонов.

Феликс их знал, хоть и не помнил имен, да и кто их не знал? Подруги следовали общей судьбе: за пятьдесят, уже и ближе к шестидесяти; последний муж лет десять назад переместился к юной разлучнице; добытое разводом позволяет не задумываться о деньгах до конца жизни; дети выросли; внуки, если и случились, центром мироздания не стали. Бабушка? Никогда!

— Волшебный белый порошок, — негромко сказала Инна.

— Чего ты сразу… Может, настроение у людей, — возразил Феликс, хотя знал не только сплетни. Даже как-то нюхали вместе на афтепати после концерта Криса Ри.

— Вон кому своей дури хватает, — Эдик кивнул на сцену.

Девушка со странным инструментом почти танцевала, с упоением сопровождала каждый удар по струнам движением всего тела и отстукивала такт то одной, то другой туфелькой, то двумя разом.

— Лютня прям жжет, — улыбнулся Феликс, — и хорошенькая.

— Ну да, — согласилась Инна, — симпатичная. Ляжки только тяжеловаты.

Играли довольно долго — минут пять или шесть. Публика скучала, все меньше снимали, поднимая смартфоны над головами, и все больше копались в них, окунались в упоительный мир лайков и перепостов. Ведущий вновь появился на сцене — громкость музыки убавили.

— После всего вышесказанного и спетого остается только добавить, что женщине, кроме красоты и свободы, хочется любви. Все начинается с любви! И именно она правит головокружительным балом под названием жизнь. Так пожелаем создательнице восхитительных полотен, которыми мы наслаждались этим вечером, чтобы, кроме огромного таланта, ее жизнь всегда сопровождала любовь и мужское внимание. Дана Воротынская!

В планшетке явно не было ни слова про гендерное равенство, феминизм и эмансипацию. Дана появилась на сцене в окружении ядреных певцов, они пели что-то энергичное, сопровождая вокал странными конвульсивными движениями в сторону Даны, изображали, по всей видимости, страстное вожделение. За ними размахивали ногами девицы — на этот раз в кокошниках и в чем-то условно русском.

Трое певцов подхватили Дану и подняли над головами, а двое оставшихся крутанули сальто. Одновременно у них не вышло: левый запоздал на долю секунды; да и приземлись они довольно неряшливо — особенно правый — но публика все равно взорвалась аплодисментами. Перерыв был просто необходим, и Феликс начал пробираться к выходу из зала.

Туалет нашелся не сразу — пришлось попетлять. На финишной прямой из дамского отделения вывалились с оптимистическим ржанием кокаиновые разведенки за пятьдесят.

— Филя!

Та, что повыше, с каре, выкрашенным в радикальную блондинку, даже распахнула руки для объятия. Вторая, пониже и потяжелее, с вороной стрижкой, приглашающе махнула рукой, подзывая. Феликс широко улыбнулся, показал два больших пальца и нырнул в уборную.

Перед возвращением в зал телефон дернулся, принимая сообщение.

Феликс подхватил бокал и выпил двумя глотками. Чтобы попрощаться с Даной и Володей, нужно было выстоять небольшую очередь, окружавшую триумфаторов вечера. Рука легла на плечо, он инстинктивно дернулся, сбрасывая, но тут же опомнился и повернулся, натягивая улыбку.

— Ну как тебе? — спросил толстый Боря. Костлявая жена (Света или Таня) светилась рядом дружелюбной улыбкой.

— Нормально.

— Понравилось?

— Понравилось? А что здесь может понравиться? Балалайки или поющие стриптизеры?

Боря удивленно похихикал.

— Да ладно тебе. А картины?

— Картины?! Какие, блядь, картины?! Эта слабоумная мазня, что ли?

Он уже кричал в набухшей тишине.

Дана изумленно и обижено посмотрела на своего мужчину.

— Володя?

— Феликс… — неуверенно начал он и замолк, не зная, как продолжить.

— Что?! Что «Феликс»?! Ты сам не видишь?! Это ж, блядь, маразм! Дана Воротынская. Даша Жучкова, какого хера ты Воротынская?! Назвалась бы уж Трубецкой. Скромно и все, блядь, сразу понятно. Балалайки, клоун этот с планшеткой… Зачем все это?! Сальто… На хуй вообще была нужна эта акробатика?! Что она означала?! Даша! Ты бы взяла телефон — то есть тебе не надо: ты его и так из рук не выпускаешь — и набрала бы там вер-ни-саж, — Феликс потыкал указательным пальцем в левую ладонь. — Первая «е», вторая «и». Узнала бы много нового.

— Феликс! — на этот раз Володя звучал решительно и даже конфликтно.

Дана растерянно переводила взгляд с него на Феликса и обратно. От шока она даже не сообразила расплакаться.

— Все! — Феликс показал распахнутую ладонь и пошел к выходу в звенящей тишине.

Темная разведенка смотрела на него почти с восхищением, а светлая даже незаметно подмигнула. Возле стола с кейтерингом он притормозил, перегнулся и выдернул из картонной коробки неоткрытую бутылку.

— Извините, — строго, но как-то неуверенно сказал наливальщик в бабочке и белой рубашке с коротким рукавом.

— Нормально, — ответил Феликс и бросил на стол пятитысячную. Получилось эффектно.

Он сидел на ступеньках спуска к воде: рубаха расстегнута до пупа, початая бутылка стоит рядом. Феликс провожал бессмысленным взглядом идущие мимо кораблики, и вечерний воздух разрезала то разносортная музыка, то бубнеж гида.

Девушка, шедшая по набережной, остановилась и с интересом его рассмотрела. В правой руке у нее был довольно крупный футляр с инструментом, левая придерживала перекинутый через плечо чехол с концертным костюмом и мешочек с туфлями, ни следа косметики, кроссовки, джинсы и серая толстовка.

— Привет! — она слегка перегнулась через ограду.

Феликс посмотрел на нее долгим недовольным взглядом.

— А! — узнал он. — Это ты на лютне херачила.

— На домбре-альте, а так да, я. А это ты скандал устроил?

Феликс улыбнулся и пожал плечами.

— Присоединяйся, — он гостеприимно указал на ступеньку.

Девушка легкими шагами сбежала к нему, аккуратно пристроила футляр, разложила чехол ступенькой ниже и села на него.

— Угощайся, — Феликс протянул ей бутылку, сверкнув золотом часов.

Она взяла, но пить не стала, а продолжила с интересом разглядывать.

— Чего тебя так сорвало-то?

— Блядский цирк какой-то.

— Ну и что? Все вокруг такое.

Феликс поежился: к вечеру похолодало, застегнул две пуговицы на рубашке и обнял себя за плечи.

— Сил нет больше все это терпеть, — сказал он, глядя на воду.

Девушка неторопливо приложилась к бутылке, аккуратно поставила ее на ступеньку, проводила взглядом велосипедиста на другом берегу Мойки и наконец сказала, не поворачиваясь к нему:

— Зато лето…